- Вот эта газетная статья, - протянул он чиновнику выпуск «Финской правды».

- Хм, я читал этот номер. Вы имеете ввиду использование масок во время местной эпидемии гриппа, которые придумал наш маленький гений Хухта?

- О! Вы не брезгуете читать детские сказки? - удивился Леопольд Мехелин, уловив неудовольствие от его слов на лице Ээро Эркко.

- Да какие же это сказки! Особенно последняя. Про полёт на Луну. После неё, если брать технические описания «С Земли на Луну прямым путём за 97 часов 20 минут» Жюля Верна, то они выглядят наивной сказкой. Мой десятилетний сын, когда прочитал эту книгу, заявил мне, что вырастет и построит подобную ракету. Постойте, постойте, я кажется догадался зачем вы меня сюда пригласили. И не только меня, но и нашего доктора-патологоанатома, - и он кивнул в сторону Кристиана Сибелиуса. - Вы, верно, хотите узаконить ношение этих, «мумми-масок». Но зачем?

Вместо ответа Сантери Алкио достал из саквояжа стоявшего на полу, несколько масок и, раздав часть их остальным, натянул на лицо свою и повернулся к секретарю сената.

- Мой Бог! Ну, конечно! - воскликнул Каарло Столберг, когда узрел всех присутствующих в белых масках с синим национальным крестом Финляндии. - «Синий — для синих озёр, а белый — для снежных полей описанья» — прочел он наизусть короткое стихотворение Захариуса Топелиуса.

- И знак протеста, и средство защиты, - согласился с ним Ээро Эркко. - Но только если департамент здравоохранения издаст соответствующую рекомендацию для населения. А вы у нас в сенате как раз и курируете медицину.

- А ещё, жандармы и полиция не смогут установить личность человека по лицу, - весело дополнил Пер Свинхувуд.

Глава 20

За два дня до моего восьмилетия умер дед Хейди. В последний воскресный общесемейный обед он заявил всем нам:

- Помру я скоро. Отец с матерью приходили во сне и звали к себе. Видимо, пора мне.

- Отец, что ты несёшь? - возмутилась моя мама. - То сон был лишь плохой.

- Эмма! Не смей мне возражать! Сказал — помру, значит, помру! - и в сердцах кинул в неё сушкой, но не попал.

И вот помер. Как и обещал. Мистика. Все повседневные дела которые были, отложили. Женщины занялись обиходом преставившегося, отец со своими братьями отправился копать могилу, а дед Кауко поехал в город заказать фотографа. И зачем на похоронах фотограф? Меня же заслали на телеграф отправить телеграммы брату Кауко в Улеаборг, тете Хелен в Гельсингфорс и дяде Бьорку в шведский город Хапаранда. До сегодняшнего дня я даже и не подозревал, что у мамы есть брат.

Ахти решили не сообщать. Всё равно он из Стокгольма на похороны не успеет, а у него ещё учебный год идёт.

По возвращению я насел сначала на маму, а затем на тётку Сусанну, пытаясь выяснить, что это за родственник у меня такой. Но те, наотрез отказались прояснять ситуацию и лишь вернувшийся с кладбища отец, немного приоткрыл тайну этого персонажа.

Дядя Бьорк был самым старшим ребенком в семье деда Хейди и бабушки Тейи. И в один прекрасный момент поссорился с ними. Отказавшись от женитьбы на выбранной его родителями девушке. И уехал. В Швецию. Где закончил железнодорожное училище, и на данный момент был инженером в местных мастерских на границе с Финляндией. Вот оно как, а я первоначально подумал, что он обиделся на своё имя. Ведь Бьорк (Björk) в переводе с шведского, это береза. Ну, кому понравиться зваться березой?

К обеду накрыли длинные столы во дворе, кроме самого крайнего, на который водрузили гроб с телом деда. На обед собрался весь клан. Люди ели, выпивали, шутили и пели песни. Как мне пояснил дед Кауко, душа деда Хейди должна видеть, что всё в клане хорошо и она может отправляться на суд божий.

А затем каждый из присутствующих подходил к телу умершего и просил прощения. Даже грудничков приносили, хотя те и не понимали ещё ничего. Для меня подобные традиции были в диковину. До этого времени в нашем клане никто не умирал, а на похороны сельских жителей, если родители даже и ходили, то меня не брали.

Когда настал мой черёд просить прощения, я растерялся. Подошёл к гробу и, глядя в желтоватое лицо ещё недавно живого человека, неожиданно расплакался. Никак не ожидал от себя подобной реакции. Ведь он для меня того, из прошлого мира, чужой человек. Но для меня из этого мира — он родной и любимый, и я уже успел сильно к нему привязаться.

- Прости меня, деда, - всхлипывая, попросил я у него прощения. - Мне будет тебя очень не хватать, - подошедшая сзади баба Тейя, обняла меня и, поцеловав в макушку, чуть слышно прошептала:

- Его всем нам будет не хватать, малыш…

Но даже после обеда, и когда все попросили у деда Хейди прощения, его не похоронили, а просто отнесли в сарай. На мои расспросы бабушка Ютта пояснила, что хоронят на второй день после смерти. Сразу после отпевания.

Отпевание на следующий день проводил отец Харри прямо в нашем дворе. Всё дело было в том, что наш хутор имел собственное кладбище. Если бы деда хоронили на сельском кладбище, то и отпевали бы тогда в церкви. А так всё просто, на улице, под дружное пение псалмов всеми присутствующими.

Утром братец Кауко привёз из города тётку Хелен с сыном Томми и дядю Бьорка. Дядя Вэйкка, муж тети Хелен, приехать не смог, так как был в плаванье. А дядя Бьорк мне понравился. Протянул руку при знакомстве и поздоровался как со взрослым, и подарил детский справочник-двухтомник по всем существующим паровозам в Скандинавии, поздравив с днём рождения. Откуда он, интересно, узнал про него?

Сразу после отпевания, приехавший из города фотограф сделал групповой снимок всех присутствующих с умершим.

И только после этого, предварительно заколотив гроб, все отправились на кладбище. Оно, было не очень большим. Полтора десятка одиночных могил с каменными крестами и одна братская могила с большим надгробным камнем на месте захоронения умерших от чумы 1854 года.

Никаких цветов или венков не было. Под псалмы опустили гроб и закопали. Установили временный крест, и каждый из присутствующих возложил на место захоронения по веточке хвои.

- Как только хвоя засохнет и опадёт, значит его душа отправилась на суд и пора ставить надгробье, - пояснил мне дед Кауко вечером, когда я всё же решился спросить его про эту традицию.

- Деда. А ведь дядя Бьорк — железнодорожник. Может, спросишь его про стоимость постройки железных дорог в Швеции?

- Я тебя услышал, - не совсем понятно ответил он мне и отправил меня спать.

Через пять дней, приехавший из города поверенный деда Хейди огласил завещание. Всем его детям — трем дочерям и сыну досталось по две с половиной тысячи марок. А дом и остаток на счёте — его супруге, бабе Тейе. Всем внукам и внучкам досталось по небольшим золотым украшениям. Мне, согласно его воле, достался золотой нательный крестик с золотой же цепочкой, что вызвало удивление не только у меня, но и у всех родственников.

Нательные кресты здесь никто не носил. Вообще. Я, конечно, слышал в своём предыдущем мире, что лютеране не носят кресты, но сам с этим столкнулся только здесь. Помнится, на второй год своего сюда попаданства я спросил об этом у деда Кауко, и тот, немного подумав, ответил:

- Мы верим в Спасителя, а не в вещи, - и взлохматив мою шевелюру, добавил. - Рано тебе про это думать. Подрастешь, поймёшь.

Я подрос, но так и не понял, но принял местные правила. И вот сейчас пребывал в глубокой растерянности — что делать? Порассматривал украшение, да и отдал его матери, от греха подальше. Вырасту, может буду носить. А так пусть у неё лежит. К этому моему поступку остальные родственники отнеслись с одобрением. А кузен Микка, видя, что я сделал со своим золотом, отдал золотой перстень, полученный из рук бабушки Тейи, своей матери.

Однако. Я даже и не знал, что дед Хейда настолько богат. Жил скромно, сам никакого золота не носил, нас, мелких, правда, баловал. Покупал нам различные сладости почти еженедельно. Но сам он был почти не у дел в клане. Куда пошлют, то и делал. Был практически чуть ли не чернорабочим.